(почти народный эпос)
И.И.Жук
Третий месяц мы стоим у стен Великой Камышевахи и пытаемся взять её. Городской гарнизон – ничтожен: несколько дюжин полураздетых, плохо обученных голодранцев с кольями вместо пик и с камнями взамен винтовок и арбалетов. Конечно же, очень скоро мы их доблестно одолеем. Мы ведь обученные солдаты его величества, Вивикананды Третьего, профессионалы-воины, вооруженные самыми современными в мире крючьями, верёвками и таранами для осады и штурма стен. К тому же, за нами Правда! Мы воюем ведь не с народом Великой Камышевахи, что было бы просто дикостью; мы освобождаем мир от самой мерзкой и ядовитой ереси, поразившей сознание великокамышевахцев, от смрада псевдоучения, нагло и недвусмысленно утверждающего, что мы – это, якобы, они; а они, в свою очередь, это мы.
Каково искушение для солдата, привыкшего к простоте понятий? Не знаю, как Вам, дорогой читатель, но для нашего брата воина муть в головах и в сердце страшнее пленения или смерти. Ибо тот, кто не знает, где истина, а где ложь, и на чьей стороне он борется, в лучшем случае – просто головорез, бандит без совести и без чести. В худшем же – сумасшедший, с которым надо не воевать, а, изолировав от людей, попробовать излечить в дурдоме.
Мы самые близкие из соседей Великой Камышевахи. Чтобы не впасть в их немощь, а там и не заразить тою же порчей всех прочих единоземцев, мы просто были вынуждены блокировать их столицу, и вот уже третий месяц то словесным мытьём, то стенобитным катаньем пробуем убедить несчастных в том, что они – это только они и никто иной; а мы – это мы, и – баста!
К сожалению, здешние горожане слишком тупы, упрямы и совершенно не образованы. Ни стрелы с горящими наконечниками, тут и там зажигающие их хаты, ни голод, ранения и чесотка, покрывшая их тела в результате нехватки воды и мыла, не отрезвляют клятых. Они продолжают упорствовать в своей ереси; и вместо всеобщего покаяния льют нам со стен на головы смердящую жижицу из фекалий и добивают раненных в топких глубинах рва кусками гниющей плоти умерших с голоду стариков и женщин.
И что самое любопытное, - при эдаком варварском отношению к телам своих мертвых родичей, именно нас, водворителей правды Божией, а не их, исказителей этой Правды, все окружающие народы почему-то признали варварами. Тут уж одно из двух, либо вся ойкумена сошла с ума, либо её поразила ересь всё той же Великой Камышевахи.
Впрочем, не мудрено.
Дело в том, что народ Великой Камышевахи ещё издревле, наряду с пшеницей, свеклой, картофелем и подсолнухом, засевал свои огороды гектарами конопли и красного опиумного мака. Из конопли они делали утеплители; сучили верёвки, канаты, ленточки; вязали носки, свитера, жилеты, перчатки, варежки, гольфы, шапки. На поля же и на луга красного опиумного мака великокамышевахцы любили веснами любоваться, а по осени и зимой начиняли его зерном сдобные пирожки и булочки. Однако совсем недавно их соседи по дальним буграм и выпасам научили несчастных из конопли и мака варить опиумные зелья и наркотические напитки. С тех пор всё и началось. Вдоволь напившись и налакавшись наркотического дурмана, обитатели Великой Камышевахи перепутали день с ночью, воскресные дни с рабочими, историю с грустной песней и, наконец, докатились до тех столпов, за которыми начинается уже не реальная жизнь, а тихое, беспробудное помешательство. Для начала Великокамышевахцы уверовали, к примеру, в то, что, кроме них, на нашей планете не существует совсем никаких народов. Они даже глобус однажды выпустили, на котором кроме Великой Камышевахи да обтекающего её всемирного океана нет ничего живого. Правда, соседи по дальним буграм и выпасам пригрозили зарвавшимся наркоманам большой истребительною войной. И тогда они ничего другого более умного не придумали, как решили ответить всем очередной несусветной глупостью. Для порядка признав себя не достаточно образованными географами, которых-де обманули лукавые мудрецы-соседи, всю ответственность за создание Великокамышевахского глобуса они возложили исключительно на нас, своих земляков и единоболотцев. С тех пор во всех своих государственных документах они стали именовать себя именно нашим титлом, нас же принялись называть народом Великой Камышевахи.
На подобную наглость, вполне естественно, нам пришлось как-то отреагировать. Но так как все наши запросы к ним Великие Камышевахцы бесстыже пересылали обратно к нам же, как, по их мнению, к носителям именно этого родового имени, - то нам ничего другого не оставалось, как объявить им полномасштабную народно-освободительную войну. Вы спросите, почему вдруг войнушку эту мы назвали народно-освободительной? Отвечаю: мы воюем за сохранение своего родового имени. Мы народ древний, боголюбивый, славный и победительный. И нам ни чужой истории, ни Великих Камышевахских побед не надо! Сохранением того имени, с каким мы когда-то вошли в историю, мы отстаиваем себя, свою природную идентичность, вот почему и войну с народом Великой Камышевахи мы и назвали народно-освободительной. Освободительной – от двусмысленности и от претензий на перемену нашей истории и культуры.
С первых же дней войны, когда мы пошли на приступ Великой Камышевахи, случилось довольно странное и неожиданное событие: окружавшие нас народы, в упор не заметив подменных мин в поступках народа Великой Камышевахи, всю ответственность за развязывание войны возложили на нашу генную… вздорность и агрессивность. По этому поводу могу высказать только одно разумное предположение: скорее всего, все народы нашего региона, сообща с народом Великой Камышевахи, перешли на употребление красного опиумного мака и многократно усиливающей его наркотическое воздействие сухой конопляной шалы. Отсюда и нестыковка с нашими трезвомысленными доводами и понятиями. Из сего же довольно мутного наркотического источника проистекает и вся дальнейшая патологическая любовь к обкурившимся опия горемыкам, замутняющих суть понятий. Иной причины для подобного передергивания понятий я просто не нахожу.
Итак, мы пошли на приступ Великой Камышевахи вечером с пятницы на субботу. И при этом, прошу заметить, войны им не объявляли. Ведь мы надеялись припугнуть зарвавшихся земляков и думали, что они, увидев наши доблестные когорты под стенами их столицы, тут же придут в себя и откажутся от своих нелепых, оскорбляющих нас претензий. Однако мы глубоко ошиблись. Разнузданные оборвыши, наглотавшись соломки с ханкой, настолько осатанели от полной внутренней безответственности – последствий воздействия на их разум многолетней кумар-зависимости, - что не только не вняли нашим мирным увещеваниям, но и посмели взяться за колья и каменюки. Причем в этом заведомо проигрышном для них противо-нас-стоянии обитателей Великой Камышевахи поддержали, как я уже Вам сказал, практически все народы. Исподтишка, скорее всего, из зависти к нашей славной истории и культуре, они стали подзуживать Великих Камышевахцев стоять на своих позициях до последнего велико-камышевахца, а при этом через спец.почту принялись высылать строптивцам дреколье и каменюки. На наши же доблестные войска изо всех окружающих нас заборов они стали разбрызгивать из брандспойтов психоделические помои.
Ошалев от подобного вероломства, мы вначале, вполне естественно, немного подрастерялись. И попробовали по-дружески растолковать соседям по ойкумене проводимую нами линию. Однако, вперевшись в глухую стену коллективного неприятия наших разумных доводов, мы вскорости замолчали и, положась на Бога, да на свой внутренний толк и силы, в одиночку возобновили приостановленный было штурм.
И тут начало такое, отчего наши доблестные когорты ненадолго пришли в смущение и едва ли не прекратили вынужденную осаду.
Всякий раз, когда мы бросались на штурм заборов Великой Камышевахи, противник со стен и с башен вдруг начинал кричать:
- Да здравствует гарнизон Малой Камышевахи! Да сгинут безумцы Великой Камышевахи!
Слыша подобные восклицания, и от кого? - от самих защитников Великой Камышевахи(!) - мы, естественно, замирали, с надеждой и с удивлением вглядываясь в бойницы: а не наши ли это доблестные товарищи, взяв город внезапным приступом с какой-нибудь нам невидимой стороны, подают нам теперь со стен свойственный нам же клич? И именно в этот миг полной нашей незащищенности, практически изо всех щелей, коварные осажденные начинали выплескивать нам на головы бочки с кипящим маком и присыпали нас толокном из конопляной крошки.
Стыд за свою доверчивость, боль от ожогов и слепота, поражавшая нас парами наркотического дурмана, помрачали у наших воинов присущее им сознание. И тогда они, толком не понимая, где они и против кого находятся, с криками: - Да сгинут безумцы Великой Камышевахи! – принимались рубить… друг друга.
После нескольких таких приступов, искромсав чуть не треть своего же войска, мы догадались, в конце концов, затыкать себе уши перед атакой глиняными берушами.
Правда, тут, оказавшись в глухом безмолвии, в котором был слышен только сиплый хрип своего же собственного дыхания, да рокот ударов сердца, мы и вовсе вдруг испытали нечто невероятное. Мало того, что в глубокую тишину с учащенным сердцебиением то и дело начали проникать обрывки каких-то мыслей, - для солдат, да ещё в бою, это помеха довольно сильная: ибо мысли мешают нам сосредоточиться на сражении и одолеть врага. Самое неприятное заключалось в том, что приходилось сражаться с недругом без постоянных бодрящих окриков и укрепляющих дух приказов. Ни «ура» тебе, ни «вперёд, за…» нечто нас единящее и сплавляющее отдельных, неуверенных в себе воинов во всёсокрушающую дружину. Каждый из нас особо оказался практически в одиночестве против огромной силищи – объединенного ворожбою своих волхвов и до дикого героизма объевшегося грибами лавинообразного гарнизона Великой Камышевахи. И тогда уже без задора, а с липкой оглядкой на командиров, мы больше думали ни о том, как бы нам победить врага, а исключительно лишь о том, как бы нам побыстрей закончить это дурацкое и никому из нас не надобное сражение. Когда же, боясь получить по шее от бегущего рядом прапорщика, некоторые из нас всё-таки дорывались до поединка с несущимся на него противником, вдруг, в тишине сердечной, вместо ненависти и злобы, столь помогавшим нам при штурме соседской столицы ранее, начинало звучать: - Так это же твой земляк, вчерашний твой собутыльник, Колька, Серёжка, Фёдька! Оттого мы, естественно, замирали и ещё до сражения врукопашную в бессилии опускали руки.
Когда же каждый из нас увидел, что сразу после погибели поверженного тобой врага, рядом падает замертво твой собственный сын иль брат, то мы и вовсе затосковали. Ведь, убивая защитников Великой Камышевахи, мы и сами помалу таяли, причем едва ли не с той же скоростью, что и те, кто по дури своих вождей назвались нашим, мало, чем отличающимся от их имени именем.
И вот, к третьему месяцу штурма города, когда я, наконец, прорвался сквозь дымный пролом в стене на прясла Великой Камышевахи, передо мною, из сумрака в щебень разбитой башни, возник вдруг всего лишь один несчастный, вымотанный донельзя Великий Камышевашец.
Несколько раз, присматриваясь друг к другу, мы обошли по кругу разделявшую нас мортиру. Я увидел его глаза: два серых, в овальном колечке пыли, до боли знакомые мне зрачка; тяжелые, с трудом поднимающиеся над ними веки. Я сделал шажок чуть в сторону, и враг мой в точности повторил простенький мой маневр. Я занес руку с мечом за голову, и уставший смертельно враг сделал практически тоже самое.
В эту секунду плотные серые облака, окутавшие развалины Великой Камышевахи, на долю мгновения разошлись; и оба мы, медленно проходя вдоль дымящейся за спиною башни, вдруг увидели яркий косой зигзаг трещинки зеркала между нами.
Мы оба одновременно остановились и, мало-помалу осознавая, что тот, затаившийся неприятель, замерший за мортирой, это всего лишь моё (или я его?) отражение в амальгаме зеркала, опуская мечи, застыли.
Не проронив ни звука, мы растерянно и устало смотрели в глаза друг другу, а в это время у нас за спинами из-за ближайших зелёных холмов и пастбищ медленно выходили стройные, чеканящие шаг ряды бесчисленных легионов соседей по ойкумене.
6 мая, 2022 г.